Из списка каледонских преданий, собираемых Оливье де Роганом, послом Аурелии, для своей госпожи, Ее Величества Жанны.

Встать из-за стола, присесть перед камином, отодвинув кованый экран в виде павлиньего хвоста. Угли дрожат, переливаются, кажется, что переползают с места на место. Если смотреть на них слишком долго, потом, куда ни переведешь взгляд — на всем яркие пятна, словно солнечные блики. Золото, медь, бронза, птичьи перья, вишневый сок, рубины, все золотое и багровое можно увидеть в углях; хрустальные подвески, росу на листьях, алмазы, девичьи слезы, снег, сосульки — все блестящее. Все недолговечное — радугу, иней, жизнь мотылька, вздох, королевскую милость.

Даже если Лесли позволит разбежаться половине замка, Мерей не останется на него в обиде. Может, и не отблагодарит, но, наверное, простит. Потому что нет ему дела ни до лорда-женоубийцы с юга, ни до полубезумного людоеда с Оркнеев, а вот Джорджа Гордона убьют при попытке к бегству, а если он откажется бежать — то прямо в покоях.

Королеве осточертела опека. Королева хочет замуж, возможно — страшно подумать — по любви. Королеве удалось расколоть Конгрегацию, но она все равно нуждается в союзниках, а Джордж Гордон будет ей отличным союзником против Мерея, прекрасным союзником он ей будет. Это очевидно всем, кроме, наверное, самой Марии… но это и не важно. Это очевидно Мерею, а Мерей — еще один человек, которого нельзя пугать. Его можно только убивать, сразу, неожиданно, с первого удара. Тогда, под Корричи, Мерей тоже испугался. И встал насмерть там, где почти любой побежал бы.

У него не так уж много было войска, да и среди тех хватало сброда, и каждый второй из сброда больше думал о своей шкуре, чем о грядущей победе, добыче, выгоде, и уж тем более не думал о королевской награде, а других у Мерея не было, он и в своем интригой добытом графстве был хоть и господином, а все равно чужаком. Джорджу было известно доподлинно, земли лежали на восток от Инвернесса, и разговоры летали свободно, как птицы.

Он проиграл бы, если бы не уперся рогами в землю там, где его уже собрались убивать. Он почти проиграл — и тогда уперся, и набранный им сброд увидел просвет в облаках: отступишь — точно убьют, а тут еще, может быть, и случится удача.

Джордж знал сражение под Корричи наизусть, слышал — от всех сплетников, от всех очевидцев, от всех свидетелей на суде, помнил местность, знал людей — и теперь, в который раз, видел в камине сквозь прозрачный огонь, как вышедшая из Абердина колонна ранним утром второго дня видит другую, встречную, текущую параллельно дороге… как ломятся вперед без приказа и так же откатываются все эти Фрэзеры, Форбсы, Макинтоши, вся эта шваль, а кое-кто торопится уже и вереск к берету прицепить хоть целым кустом — мол, мы тут не своей волей, мы на вашей стороне — и только люди Грэнджа заняли хорошую позицию для стрельбы и бьют навесом через спины сначала атаковавших, потом бегущих, а там, куда не достает этот хаос, на дальнем, высоком крае холма успевают построиться люди Кэмерона и королевские солдаты — а потом в ощетинившийся пиками квадрат ударяется волна… отец ведь тоже не ждал этой встречи, не собирался драться, шел показать силу, хотел напугать и закончить дело миром, и когда противник ударился в бегство — не удержал своих. А, может быть, ему уже тогда стало плохо…

Почему-то, почему-то Джордж, как ни хотел, не мог увидеть бой глазами отца — только глазами Мерея.

И глазами Мерея он видел атаку вверх по склону, пеший и конный вперемешку, с мечами наголо — добежать, задавить, смести… и знал, что лошадям не хватит веса, а людям дыхания, что сам Хантли не здесь или не командует — он слишком долго и слишком хорошо воевал с Альбой, чтобы ломиться на строй такой беспорядочной оравой — ночью прошел дождь, потом все прихватил иней, люди оскальзывались, падали — «пики к бою!» — строй можно взломать, и у Гордона есть чем — но не так, сейчас они разобьются, главное — пережить второй раз, потому что на третий… у Гордонов мало кавалерии — и вся она занята Грэнджем и бегущими, а у союзничков ее почти и нет — и далеко они не убегут.

Эти мысли плывут в ритме, пока первая шеренга — вторая шеренга — держи и бей, не давай пройти, не давай отойти — и бей. Держи порядок, держи ритм, перестраивайся, досылай людей туда, где образовалась брешь, где прогибается строй, где… Потом становится легче. Становится видно. У людей внизу, у дороги, уже нет никакого вереска на беретах — они тоже ломятся вверх по склону с оружием, но черт с ними, запалятся, не жалко, и вы начинаете двигаться вперед. А потом в очередном просвете возникает огромный человек в латах… и валится с коня.

В дом Аррана почему-то первыми дошли вести о Джоне, и только потом об отце, хотя отец погиб в сражении… во время сражения, потому что он не был ранен, просто удар, как сказали потом лекаря, а сначала говорили разное. От кары свыше до яда. И Джордж не понимал многого, но в первую очередь — почему вообще началась драка. Мерей не был готов к бою. Не ждал его. Не знал — как мог не знать? — что ему идут навстречу. Какие там заговоры… Никакой кукловод, никакой игрок не смог бы так свести концы, но где-то за этой цепью случайностей должна была существовать логика, сводившая все вместе, а Джордж ее не видел.

Тесть тоже не понимал, хотя он-то знал вчетверо больше. Потом Джордж был ему даже благодарен за то, что слухи, домыслы и сплетни оставались снаружи, за дверью, там же, где и стража. Арран многое скрывал, но уж если что-то сообщал, то лишь вести, в которых был полностью уверен. Меньше мусора. Меньше глупых, недолжных, неуместных слов.

Так лишь пару недель спустя Джордж узнал о том, что к отцу подсылали убийц, и что именно это стало последней каплей. Что за убийцы, как они обнаружили себя, еще много дней оставалось тайной.

Грэндж, Вильям Киркалди из Грэнджа, убийца кардинала Битона… Он приехал в Хантли с отрядом и с королевским приказом — настоящим, подписанным — якобы искать Джона. И еще